погодный амулет — полтысячи империалов, пять лет гарантии — поддерживающий температуру градусов на двадцать пять выше, чем во дворе, поэтому на Смайле был только легкий светлый костюм с искрой и строгая черная сорочка с брошью в виде розы. Начальник управы курил толстую коричневую сигару, пил кофе из миниатюрной чашечки с позолоченным краем и жмурился от удовольствия. На столике перед ним лежала стопка мелованной бумаги, автоматическое перо и фотографический портрет темноволосой аристократки, мечтательно глядящей в окно, за которым уплывал в закат нарисованный галеон — фото явно было сделано в местном ателье.
Смайл сделал глоток кофе, выпустил колечко дыма, и принялся грызть колпачок автопера.
— Хм-м-м… — мычал он, кривясь от мыслительного напряжения. — М-м-м… А если так: "…моя таинственная лира, чьи струны всколыхнули Вы…" А, нет, это уже было. Самоцитирование, понимаешь…
Он зачеркнул несколько строк в верхней части листа и принялся старательно, точно школяр-отличник, выводить на бумаге каллиграфические буквы:
— Ду-ши мо-о-о-о-ей… Мнэ… Соне-е-ет испол… Стоп… Или "припомнил"? Нет, чушь… Ду-у-уши мо-о-о-ей…
Борьба с листом бумаги явно шла нешуточная: Смайл от усердия даже высунул кончик языка. Минут через двадцать ему удалось, наконец, родить несколько строк. Он отложил перо в сторону и взяв в руку исписанный лист прочел вслух:
— "Души моей сонет исполнил
Амур в вечерние часы
Ваш светлый образ мне напомнил…"
— Хм… Напомнил…
— Кольцо копченой колбасы, — раздалось вдруг над самым ухом жандарма.
Этот голос Смайл узнал бы даже в бездне алкогольного делириума. Жандарм дернулся как от удара током; на его лице явственно проступила мука: струны его поэтической лиры только что беспардонно рванула чужая грубая лапа.
Он обернулся: старший следователь ДДД Фигаро стоял на пороге беседки и улыбаясь помахивал ручкой. Его чудовищный бесформенный саквояж, всегда вызывавший у Смайла ассоциации с трупом, неделю пролежавшим в болоте, стоял на дощатом полу; под мышкой следователь держал здоровенную кожаную папку из которой вываливались пожелтевшие от времени густо исписанные листы.
— Здравствуйте, Винсент! — Фигаро без приглашения подошел к столику и плюхнулся в свободное кресло. — О, это у вас мадам Леер-младшая? — он кивнул на фотопортрет, который жандарм, густо покраснев до кончиков ушей, тут же перевернул картонкой вверх. — Приятная во всех смыслах дама, поздравляю… Да тут у вас тут контроль климата! Однако!
— Фигаро, — процедил сквозь зубы Смайл, — какого лешего вам надо? И как вы вообще сюда попали? Тут же всего одна калитка и она на замке.
— А я ее взломал, — похвастался следователь, — у меня, наконец, получилось наколдовать "отмычку". Я к вам, вообще-то, по делу… О, кофейник! Можно?‥ Благодарю… Отличный кофе! Я всю ночь просидел в библиотеке — листал подшивку "Тудымского Вестника" за последние два года и жутко хочу спать.
— И что вы хотите от меня? В архив жандармерии я вас не пущу, и не надейтесь.
— Да я и не прошу. У меня есть к вам пара вопросов; надеюсь, вы мне поможете по старой дружбе.
— Пара? Вы уверены? — Смайл вздохнул. — Впрочем, если это поможет от вас отвязаться, то я согласен.
— Отлично! Вопрос первый: вы знаете, что за последние шесть месяцев на Пружинной Фабрике при весьма странных обстоятельствах погибло четверо работников?
— Знаю, конечно. — жандарм недоуменно поднял брови. — Вот только "странными" обстоятельства их гибели я никак не назвал бы.
— Вот как? Человека нашли раскатанным в кровавый блин — это, по вашему, не странно?
— Фигаро, — Смайл устало покачал головой, — вы не понимаете, о чем говорите. Это машиностроительная мануфактура. Там есть алхимические цеха, где одно неверное движение может привести к несчастному случаю, причем то, что от вас останется, будет похоже на миску соплей. Вы не представляете, в каких условиях там работают люди.
— И вы что, совсем не проводили расследования?
— Один раз. Когда погиб господин Туше, старший мастер.
— Хм… — Следователь покопался в своей папке и поднял на жандарма недоумевающий взгляд. — Я об этом ничего не нашел.
— В газетах ничего и не писали. Было закрытое расследование, нас специально попросил господин Форинт. Туше — столичный инженер, прекрасная репутация, богатая семья. Его смерть была трагедией… Но мы ничего не нашли, вообще ничего. Его намотало на передаточный вал — жуткая история, но никакого злого умысла.
— Смайл, — Фигаро сощурился, — а вам не кажется, что для инженера со стажем несколько странно погибнуть вот так глупо? Инженеры соображают в технике безопасности побольше простых смертных, так какого черта ему взбрело в голову лезть в этот… вы сказали "передаточный вал"?
— И что? Моряки с тридцатилетним стажем тонут в море. Ветеран нескольких войн гибнет от шальной пули, пущенной зеленым новичком. Это жизнь, Фигаро. Опыт уменьшает риски, но не сводит их на нет.
— Да, да… И вы даже не пытались искать какой-нибудь связи между погибшими?
— Ха! Связь тут налицо: все они работали на Пружинной. На опасном, между нами говоря, производстве.
— А вы в курсе, что все они проработали там меньше двух недель?
Некоторое время в беседке стояла полная тишина: следователь и жандарм сверлили друг друга взглядами. Очи жандарма пылали праведным огнем: еще чуть-чуть и поганец-следователь, осмелившийся спугнуть музу Смайла и теперь ставящий под сомнение компетентность его служащих должен был скукожиться и улететь пеплом по ветру. Но взгляд, что сотни раз обращал подчиненных жандарма во прах, заставляя ползать провинившихся в пыли путаясь в паутине собственной вины не оказывал на Фигаро ни малейшего действия. Напротив: следователь сам буравил жандарма взглядом и был тот взгляд подобен сверлу зубодера.
— Ладно, — скис Смайл менее чем через минуту, — выкладывайте, что вы там накопали.
— Все очень просто, Винсент. До такой степени просто, что если бы ваши следователи были моими подчиненными, я бы отправил их в Залив ловить жаб для лютецианских рестораций. Сегодня утром, сразу после библиотеки, я заехал на Пружинную и поднял карточки погибших работников в тамошнем Бюро Труда… И не надо на меня так смотреть, это уже года три как законно: в интересах следствия наниматель обязан сообщить все личные данные служащих. Профсоюзы, конечно, взбеленились, но хуже всего, как всегда, с правозащитниками из Рейха. Я читал в "Столичных Дербезгах" что Ганс Кальтенбрунер, заведующий по делам византийских переселенцев и второй зам рейхсканцлера по делам прессы пообещал публично облить бензином и